АНАТОЛИЙ ДОБРОВИЧ ПОПЫТКА «ДОСКАЗАТЬ»
Картины Инны Гершовой-Слуцкой становятся для зрителя событием. Не повреждая рациональную оболочку сознания, они мгновенно проникают сквозь нее и становятся частью нашего внутреннего мира.
|
|
«Художник».
Акрилик, холст, 70х90 |
Краски Инны полыхают, очертания предметов плавятся и кренятся, и вдруг понимаешь, что природа этого - в способе ее зрения. Вот картина «Художник». Стоит маленький бородач перед мольбертом, пишет. А пространство вокруг заполнено таким фантастическим конгломератом форм и красок, что десяти жизней не хватит перенести все это на холст. За спиной живописца виднеется арабская женщина с осликом. Идет ли она свой дорогой? Задержится ли любопытствующим взором на рисующем чудаке? Видит ли она - и увидит ли когда-нибудь - то, что открывается глазам художника в самарийском пейзаже? П ейзажи свидетельствуют: художница не где-нибудь, а в Самарии. Более того: Самария - в ней. Кажется, эта земля ждала ее, чтобы через нее выразиться.
Для того чтобы откликнуться на посыл живописца, столь насыщенный содержанием, необходимо заговорить на его же языке: на языке поэтического образа. Мне представляется, что художница не «изображает» увиденное либо пригрезившееся, а поет об этом на фоне оркестра. Тема «вокализа» Инны Гершовой-Слуцкой – это всегда пластическая находка, некий иероглиф, захватывающий внимание (неспроста так лапидарна, изящна и выразительна ее черно-белая графика). Оркестр – это краски: нагромождения, взрывы, разломы, потёки цвета. Чтобы войти в эти произведения полностью, необходимо многократное «прослушивание». Напрашивается слово: музыкопластика.
|
|
«Аллея»
|
Но беспредметная живопись, к которой это слово наиболее применимо, не привлекает художницу. Ее работы останавливают вас говорящими взглядами существ и окон, жестами тел, деревьев, пейзажей. Вы слышите гудение виолончели, но и гудение пальмы, тучи, каменной кладки, садовой скамьи, холмов, аллеи, текущей либо неподвижной воды. Понятию «живописи» возвращается исходный смысл: изображение живого. Неживое одушевляется духовным прозрением художника. Инна пишет свои картины, не «созерцая» предмет, а преодолевая дистанцию между предметом и собственным «Я».
Итак, не гравитация выгибает эти стволы и ветви, а напряжение сердца художника. Не закатом (или рассветом) раскрашены эти стены, фигуры людей и животных, тропинки, дали и теснины Самарии, а творческой волей живописца. У Инны Гершовой-Слуцкой нет случайного (произвольного) цветового пятна: приглядитесь - без этого вот мазка повредилось бы целое. Краски рассвета, полдня, заката у нее немыслимы по интенсивности, но каким-то чудом оказываются правдивыми – может быть, даже единственно правдивыми. Верится: мир «сам хочет стать» таким, каким художник его видит.
Вот случай, когда искусствовед мне, зрителю, скорее мешает. У искусствоведа автоматически включается машина сопоставлений: «Это похоже на Сезанна, это – на Сарьяна, это – на Ван Гога, это – на Шагала». Но художник, изо всех вил старающийся НЕ БЫТЬ похожим ни на кого, подменяет творческую задачу коммерческой: создает себе «брэнд», торговый знак. Инна тем и похожа на больших художников, что ей нет дела – похожа ли она на кого-нибудь. Она говорит от себя и всегда похожа на себя.
|
|
«Перед грозой»
|
Инна – еврейский художник в исходном смысле этого слова. Здесь нет «еврейского самоутверждения в искусстве», нет и национального самолюбования, вполне, надо сказать, легитимного - не упрекать же в этом, скажем Васнецова! Есть другое: национальное самовыражение . Художницей лишь изредка используется традиционная юдаика: требовательность вкуса не позволяет ей опускаться до расхожих мотивов. Мир еврейского местечка для нее сфера эпоса , а не лирической ностальгии. Ее местечко, ее сапожник, скрипач, петух, коза - увидены из Самарии, а не из местечка.
|
|
«Сапожник»
|
У нее краски Израиля, а не Белоруссии, Буковины или Армении.
Ее еврейское самосознание лишено слезливости, провинциальной сентиментальности, запуганности бабелевских персонажей. Это иудейский взгляд на мир – но не из-под кровати и не из-под черной «защитительной» кипы. Взгляд вольного человека, живущего на земле предков и заново открывшего прелесть пейзажей этой земли, мощь ее красок, тонкость цветосочетаний. На самом деле, персонажи ее портретов и жанровых сценок извлекаются из местечка (где бы таковое ни располагалось) и переносятся в их подлинную, вечную среду. Это - библейская среда, не имеющая временных рамок. Столь же «древне-еврейская», сколь и «будуще-еврейская».
|
|
«Саксофонист»
|
Постижение духа Священного Писания стало для Инны погружением в мир, носящий название «Земля Израиля». Земля Израиля, небо и камни, пальмы и кипарисы, строения и храмы, животные и люди этой земли (включая ее арабских жителей, особенно женщин), - все это для художницы естественное и незаменимое обиталище ее народа, место, где он равен самому себе и наполняется силой для продвижения в будущее. Назвать Инну еврейским художником – справедливо, но хочется подчеркнуть: она предстает перед нами как израильский художник. Что не одно и то же. И при этом – ни тени национальной замкнутости. К чему замыкаться? – Мы не в очередном гетто, а на родной земле. Именно опираясь на нее, становимся открытыми мировой культуре и делимся с нею плодами собственной. Собственная оказывается соразмерной с другими, и мотивы французской, русской или голландской изобразительной культуры с легкостью впархивают в открытое окно художницы.
Стало быть, и израильским художником назвать Инну - тоже не вполне точно. Она, в первую очередь, значительный художник. Яркий. Ищущий. Говорящий от собственного лица. Принадлежащий всем, для кого искусство не игра и не средство заработка, а миропознание и самопознание.
Иллюстрации взяты с официального сайта-галереи
Инны Гершовой-Слуцой
! ! Мнение редакции может Не совпадать с мнением авторов публикаций ! !
Поделиться в соц. сетях
Короткий адрес статьи - : http://haifainfo.ru/?p=435